— Стой! — вмешался, выступая вперед, Портос. — Я бьюсь первый, и без рассуждений.
— Позвольте, Портос, — проговорил Арамис.
Атос не промолвил ни слова; он был недвижим, как статуя. Казалось, даже дыхание его остановилось.
— Господа, — сказал д’Артаньян, — успокойтесь, ваша очередь наступит.
Взгляните на этого господина и прочтите в его глазах, какую ненависть мы внушаем ему; смотрите, как он вынимает шпагу, как оглядывается кругом, чтобы какое-нибудь препятствие не помешало ему. Не показывает ли все это, что господин Мордаунт искусный боец и что вы очень скоро смените меня, если только я допущу это. Оставайтесь поэтому на своем месте, как Атос. Рекомендую вам взять с него пример и предоставить мне инициативу. Кроме того, с господином Мордаунтом у меня есть личные счеты, и поэтому я первый начну. Я желаю, я хочу этого.
В первый раз д’Артаньян произнес слово «хочу», говоря со своими друзьями. До сих пор он произносил его только мысленно.
Портос отступил. Арамис взял свою шпагу под мышку. Атос продолжал сидеть в темном углу комнаты, но не так спокойно, как думал д’Артаньян: ему сдавило горло, он едва дышал…
— Шевалье, — обратился д’Артаньян к Арамису, — вложите шпагу в ножны; господин Мордаунт может заподозрить вас в намерениях, каких вы не имеете.
Затем он повернулся к Мордаунту.
— Сударь, — сказал он, — я жду.
— А я, господа, любуюсь вами, — неожиданно начал Мордаунт. — Вы спорите о том, кому первому драться со мной, и совершенно забыли спросить меня, которого это обстоятельство как будто немного касается. Я ненавижу вас всех, правда, но в разной степени. Я надеюсь уложить вас всех четверых, но у меня больше шансов убить первого, чем второго, второго, чем третьего, и третьего, чем четвертого. Я прошу вас поэтому предоставить выбор противника мне. Если же вы мне откажете в этом праве, я не стану драться, и вы можете просто убить меня.
— А я, господа, любуюсь вами, — неожиданно сказал Мордаунт.
Друзья переглянулись.
— Это справедливо, — сказали Портос и Арамис, надеясь, что выбор падет на них.
Атос и д’Артаньян промолчали, но самое безмолвие их означало согласие.
— Итак, — начал Мордаунт среди гробового молчания, воцарившегося в этом таинственном доме, — итак, моим первым противником я избираю того из вас, кто, не считая себя достойным носить имя графа де Ла Фер, стал называться Атосом.
Атос вскочил со своего стула, как будто его подтолкнула пружина; с минуту он стоял молча и неподвижно, по затем, к великому изумлению своих друзей, произнес, качая головой:
— Господин Мордаунт, поединок между нами невозможен. Окажите кому-нибудь другому честь, которой вы удостоили меня.
Сказав это, он снова сел.
— А, — проговорил Мордаунт, — вот уже один струсил.
— Тысяча проклятий! — воскликнул д’Артаньян, бросаясь к молодому человеку. — Кто смеет говорить, что Атос трусит?
— Пусть говорит, д’Артаньян, оставьте его, — отвечал Атос с улыбкой, полной горечи и презрения.
— Это ваше решительное слово, Атос? — спросил гасконец.
— Бесповоротное.
— Хорошо, мы не будем настаивать.
И он продолжал, обращаясь к Мордаунту:
— Вы слышали, сударь, граф де Ла Фер не желает оказать вам чести драться с вами. Выберите кого-нибудь из нас вместо него.
— Раз я не могу драться с ним, — ответил Мордаунт, — мне безразлично, с кем драться. Напишите ваши имена на билетиках, бросьте их в шляпу, а я вытяну наудачу.
— Вот это мысль! — согласился д’Артаньян.
— Действительно, это решает все споры, — присоединился к нему и Арамис.
— Как это просто, — заметил Портос, — а я вот не догадался.
— Согласен, согласен, — повторил д’Артаньян. — Арамис, напишите наши имена вашим красивым мелким почерком — тем самым, каким вы писали Мари Мишон, предупреждая ее, что матушка господина Мордаунта замышляет убить милорда Бекингэма.
Мордаунт снес новый удар, не моргнув глазом. Он, стоял, скрестив руки, и казался спокойным, насколько мог быть спокоен человек в его положении. Если это и не была храбрость, то, во всяком случае, гордость, очень напоминающая храбрость.
Арамис подошел к письменному столу Кромвеля, оторвал три куска бумаги одинаковой величины и написал на одном из них свое имя, а на двух других имена д’Артаньяна и Портоса. Все три записки он показал Мордаунту открытыми; но тот даже не взглянул на них и кивнул головой, как бы желая сказать, что он целиком полагается на него. Арамис свернул все три бумажки, бросил их в шляпу и протянул ее молодому человеку.
Мордаунт опустил руку в шляпу, вынул одну из трех бумажек и, не читая, бросил ее небрежно на стол.
— А, змееныш! — бормотал д’Артаньян. — Я бы охотно отдал все мои шансы на чин капитана мушкетеров, чтобы только ты вынул мое имя.
Арамис развернул бумажку, и, как ни старался он сохранить хладнокровие, голос его задрожал от ненависти и страстного желания сражаться первым.
— Д’Артаньян! — громко прочел он.
Д’Артаньян испустил радостный крик.
— Ага! Есть, значит, правда на земле! — воскликнул он.
Затем обернулся к Мордаунту:
— Надеюсь, сударь, вы ничего не имеете возразить против этого?
— Ничего, сударь, — отвечал Мордаунт; он, в свою очередь, вынул из ножен шпагу и согнул ее, уперев в носок сапога.
Как только д’Артаньян увидел, что желание его исполнилось и что добыча теперь не ускользнет от него, к нему вернулось все его спокойствие и хладнокровие и даже та медлительность, с какой он имел обыкновение делать приготовления к такому важному делу, как поединок. Он быстро снял с себя манжеты и пошаркал правой ногой по паркету, успев в то же время подметить, что Мордаунт вторично бросил вокруг себя тот странный взгляд, который д’Артаньян уже заметил раньше.